Хоть я и человек, верующий в Б-га, но как же я не люблю выражения «духовность», «духовная жизнь» в контексте религиозных рассуждений. Само понятие «духовность» как бы подразумевает, что будто бы есть нечто более возвышенное, подлинное, к чему человеку следовало бы стремиться, нежели обычная земная жизнь, которая-де есть лишь временный «плен души», где всё — сплошь грех и погибель. «Духовность» отвергает землю. Хотя воскресший Иисус-Мессия был во плоти — он не был духом; плоть же человеческая, как ясно из книги Бытия, именно и есть часть земли, оживлённая Б-жьим дыханием. Воскресший Иисус — не «духовен». Он дал вечную жизнь плоти, а значит, она будет дана и земле. Хлеб, который есть тело Христово, собственно, имеет вполне земное происхождение, он — земля, которая обрела жизнь.
Конфессиональное христианство, а в особенности православие, весьма близко к гностицизму своей точкой зрения на отношения земного-низкого и небесного-возвышенного, или «духовного», как на два неких взаимоисключающих начала, будто одно из них — желанный идеал, а другое — нечто, что следует отвергнуть; на жизненную задачу человека, которая и гностиками и наиболее «набожными», воцерковлёнными из ортодоксальных христиан понимается как необходимость освобождения души от «рабства» несовершенной плоти, земли, женственности, «мира сего, в грехах погрязшего», ради устремления её к мнимому небесному идеалу, «совершенству», некоего личного «спасения».
читать дальшеДа, мир сей, каким мы его знаем, несовершенен. Но должен ли человек отторгать мир, «спасаться» от него? Ведь подлинная христианская любовь — это, скорее, как раз сопереживание несовершенному: умереть, чтобы воскреснуть; сопережить несовершенному, но не для того, чтобы погибнуть, а для того, чтобы то, кому или чему ты сопережил, обрело свою жизнь. Следует помнить слова Иисуса-Мессии: «Говорю вам истинную правду: пока пшеничное зерно не умрет, упав в землю, оно так и останется одиноким зернышком, а умрет — принесет большой урожай.» (Иоанн, 12:24).
Всё менее совершенное — оно как бы и менее живое, поскольку источник жизни — Б-г, Б-жье дыхание, которое когда-то превратило «земляного» Адама в живого; а Б-г совершенен. Любовь же, в христианском смысле, есть сопереживание, причём сопереживание именно менее совершенному, поскольку в «сопереживании» человека более совершенному, чем он сам, или соравному себе, не было бы никакой заслуги, ценности; это была бы не любовь как поступок, не акт воли, в котором человек проявил бы себя как субъект. Поэтому истинная любовь — это всегда как бы добровольная смерть; смерть для того, чтобы сопережить другому — тому, кто смертен, — чтобы тот, другой, стал для меня — «Ты».
Любовь — диалог, любовь интимна. Когда я говорю другому «Ты», я тем самым осознаю, что «Ты», несомненно, будет жить вечно; я — субъект. Понимание любви как диалога было предметом работы иудейских философов Германа Когена, Мартина Бубера, Матвея Кагана.
«Духовными» же людьми считали себя гностики: себя они называли «пневматиками», что дословно и значит «духовный человек». В противопоставлении «духовного» — «земному», как «хорошего» — «плохому», есть корень гностицизма. Вообще, по-моему, если только возможно вообразить что-то прямо противоположное подлинному христианству (я не имею в виду православие и вообще христианство конфессиональное, а христианство как таковое), и вместе с ним иудаизму — то это не какой-то там абстрактный, вымышленный сатанизм, который практически на фиг никому не нужен, а именно гностицизм. Не вдаваясь особо в подробности, отмечу, что, как мне кажется, эссенция гностицизма имеет тесное отношение к самой сути грехопадения, произошедшего в Эдемской саду: «различение добра от зла»; «Вы умрёте» — «Нет! Станете, как боги.» Гностики-то уж о-очень хорошо умеют различать между добром и злом; так же как и православные ханжи: типа, «не оттолкнёшься от зла - не вознесёшься к добру». Примечательно также то, что гностицизм, при всей своей отвратительности, штука чем-то по-своему притягательная: он способен заронить соблазн, сомнение некоторого рода. Интересующимся данной темой я бы порекомендовал, например, запись лекции Леонида Мациха по гностицизму.
Официальная церковь, хотя в своё время и «боролась» против гностицизма в наиболее оголтелых его формах, да вроде бы и более-менее поборола, но при этом всё же и изрядно «поблудила» с ним, нахватавшись множества болячек, которые, как прыщи — то тут, то там, выскакивают на страницах т.н. «святоотеческих» писаний-преданий. В то же время, иудаизм, напротив, дал гностицизму очень жёсткий отпор с самого начала распространения оного: так, по мнению Леонида Мациха, значительная часть талмуда посвящена именно полемике против гностицизма. «Духовность», или «пневматизм» — излюбленное гностиками понятие — то, что, по их мнению, отличает их от людей земных, вообще «земного», позволяет им как бы оттолкнуться от мира. В действительности, вся «духовность» гностиков — лишь дым, в который превращаются их тела, когда они сжигают себя, стремясь «высвободиться» из тленной плоти и устремиться ввысь, к заоблачно-далёкому мнимому божеству, понимаемому ими как первоисточник жизни, и в итоге обрести некое «вечное блаженство» (представляемое ими, скорее, как вечный покой, нежели вечная жизнь). Такова же и «духовность» людей, ищущих личного «спасения души» и ради этого отторгающих от себя всё, что, по их мнению, этому «спасению» препятствует: землю, «мир сей», женщину. То есть, попросту говоря, людей православных.