Я - АНТИТРИНИТАРИЙ
Основы моего религиозного мировоззрения
1. Я и Ты
Может показаться странным, но я к антитринитаризму пришёл не столько под влиянием рациональных аргументов, разоблачающих эту доктрину — до поры до времени, мне и думать об этом всерьёз в голову не приходило, — сколько в результате осмысления своего внутреннего понимания о Б-ге и об Иисусе. Сильно помогло мне в этом знакомство с сочинениями иудейского философа Мартина Бубера «Я и ты» и «Два образа веры». Кратко перескажу, о чём там шла речь. Веру иудея в единого Б-га Бубер считает отношением типа «Я — Ты»: внутренним, интимным диалогом с Б-гом, основанным на доверии; Б-г для иудея — «вечное Ты». Вера же христианина, с точки зрения Бубера — это не личное доверие, а вера «во что-то», в некую систему метафизических представлений, отношение типа «Я — оно». Эти два типа отношений Бубер противопоставляет (из чего, впрочем не следует того, что «Я — оно» — это обязательно «плохо»). При этом Бубер, иудей, к самому Иисусу относился с большим уважением, как к иудейскому праведнику, но не считал его сыном Б-жьим в прямом смысле, а как бы «усыновлённым Б-гом» за рвение к Б-гу; часть слов он считал приписанными Иисусу, а также критиковал учение ап. Павла. Основным посылом проповеди Иисуса Бубер считал призыв следовать его пути, руководствуясь, опять же, верой-доверием. «Мой великий старший брат» — так Бубер писал об Иисусе.
Я христианин, не иудей, и далеко не во всём с Мартином Бубером согласен. Однако его творчество помогло мне понять нечто важное о том, как сам я внутренне, интуитивно понимаю для себя отношения с Б-гом и как я понимаю Иисуса. Действительно, для меня только вера в единого Б-га-творца, Отца небесного, как в личность, может быть отношением «Я — Ты», т.е. таким интимным внутренним диалогом, основанным на доверии, как и вера иудея. Но никак не вера в бога-троицу. читать дальшеТут дело не в воображении, не в том, сколько лиц я представляю у бога: Б-га-отца я никак себе не представляю, и именно такой Б-г и может для меня быть личным, живым Б-гом, которому я доверяю. «Бога-троицу» же я вынужден себе как-то представлять: и отец там, и сын, и ещё чёрт знает что, «нераздельно-неслиянно». Нарисованный воображением, такой картонный бог — какое с ним может быть «Я — Ты»? Для меня это именно то самое «оно» в буберовском смысле. Такой «бог» является для меня лишь мифоконструктом, схемой, с которой я не могу вести живой внутренний диалог. Б-г открывается лишь тому, кто жаждет Б-га, ощущая свою несамостоятельность, несамодостаточность без Него. Как ему явить себя — Он знает это сам. Воображаемый же бог-конструкт — это всего лишь плод воображения человека — то, что он сам, в прямом или каком-то ином смысле, выдумывает, т.е. идол.
2. Иисус — человек или Бог?
Не менее важно и то, что тринитарная доктрина выхолащивает смысл человечности самого Иисуса. Формулировки типа «до конца Бог и до конца человек», «вочеловечившийся Бог» — это просто звонкие, но пустые фразы, ни на кого не способные подействовать по-настоящему: одна из половин любого подобного определения непременно понимается «не в буквальном смысле», а «как бы», «понарошку». Я отнюдь не считаю Иисуса «сыном Божьим по усыновлению» — думаю, он был зачат Марией действительно от св. духа (который, впрочем, не «личность»), и является сыном Б-жьим по рождению; однако это не делает его «богом-сыном». Если бы этот «как бы человек» был на самом деле «богом-сыном», да ещё и предвечно рождённым (что само уже делает «человечность» Иисуса ненастоящей), то тогда всю историю с распятием за чужие грехи нужно было бы понимать как очередную издевку-теодицею, демонстрацию превосходства Б-жьего совершенства над человеческим несовершенством. Такое представление, что именно Бог принял на себя грехи человечества, вызывает у человека, в основном, чувство вины перед Богом: мало того, что человек нагрешил уж с три короба, так тут Бог ещё и принял на себя его грехи. Возникает резонный самоупрёк: «А что в этой жизни сделал ты, жалкий человек?» Такое представление только усиливает ощущаемый человеком разрыв между Б-гом и человеком, обусловленный различием в степени совершенства между тем и другим. Если Иисус есть сам Б-г, то и заповеди его могут представиться невыполнимыми, даже потенциально. «Делай, как я», — но между Б-гом и человеком — пропасть; поэтому это «делай, как я» звучит просто как насмешка, не лишённая некоторой едкости. Псалом 50 выражает трагическое переживание человеческого несовершенства перед совершенством Б-га, следующего из самой природы человека: «Вот, я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя». Может ли Б-г сопереживать этому трагизму в подлинном смысле слова со-переживать? Б-га от возможности сопережить несовершенство человека отделяет именно совершенство Б-га.
Я не могу проникнуться искренней симпатией к такому Иисусу, сколь бы добродетельным ни был его образ жизни: ведь симпатия — это понятие, лежащее где-то рядом с сочувствием, а я не могу сочувствовать «праведнику», который по-настоящему не сочувствует ни мне, ни вообще ни одному человеку, потому что бесконечно далёк от него, отделяемый барьером между совершенным и несовершенным; как Алёша Карамазов, который, видимо, родился «стерильным» и с уже готовыми ответами на все трудные вопросы, да только и знает, что ходить и всех поучать с высоты своей «святости». В том, кто жалеет другого, но не «влезает в его шкуру», нет полноты истины, нет искреннего сочувствия. В лучшем случае, «совершенный» Иисус остался бы для меня лишь мифоконструктом, пусть и «хорошим», ещё одним «оно». Если же я не могу проникнуться к подобному Иисусу искренней симпатией, то он, разумеется, не может для меня быть и примером для подражания; подражание же — не чисто внешнее, а в смысле следования его пути — это то, к чему Иисус сам неоднократно призывает. Для меня принятие Иисуса с его проповедью требует непременно симпатии, симпатия — необходимое условие для желания подражать добровольно, так сказать, по велению сердца. «Мой великий старший брат» — вот такое, буберовское понимание Иисуса мне ближе. Для меня Иисус никак не объект поклонения, он — человек. Что-то в этом буберовском определении есть от гордости, в хорошем смысле этого слова, за принадлежность к человеческому роду. Адам стыдился; чего? не греха, а всего лишь того, что он «наг», хотя Б-г его именно таким и сотворил; т.е. в сущности, он стыдился того, что он есть тот, кто есть: человек. Я этого, принадлежности к человеческому роду, больше не стыжусь, потому что на примере своего «великого старшего брата» я знаю, каким должен быть человек.
Уже потом я обратил внимание на собственно рациональные доводы, разоблачающие учение о троице, т.е. на то, что это учение прямо противоречит тексту евангелий и придумано было даже не апостолами, а намного позже (доводы эти широко известны, поэтому останавливаться подробно я на них не буду); таким образом, я и убедился, что моя интуиция меня, видимо, не обманывала. Так я, в-общем, пришёл к антитринитаризму.
3. Мужчина и женщина
Кроме всего этого, если перейти от личных интуиций к абстрактным, метафизическим представлениям, мне вообще совершенно не нравится учение о «предвечном рождении» Мессии: во-первых, потому что это, опять таки, выхолащивает смысл его человечности: «рождён» он, получается, был раньше, чем сотворён был человек; а значит — он и не человек вовсе, а только «вочеловечился». А во-вторых, представление о «предвечном» рождении Иисуса-Мессии искажает смысл самого понятия рождения; и, вместе с тем, наводит меня на мысль о возможных корнях этого учения. В действительности, для рождения нужны всегда двое, два начала: мужское — одухотворяющее, преображающее, являющееся источником смысла; и женское — воспринимающее, как бы несамодостаточное, менее совершенное, и вместе с тем — являющее образы красоты, рождающее, т.е. дающее какое-то явное, осязаемое бытие. Причём, более совершенное мужское начало никогда не сможет родить что-то «из самого себя», без участия воспринимающей женской стороны. Собственно, то, что называется красотой, можно понимать именно как проявленный смысл, проявленный «логос», который, исходя от активного мужского начала как основного носителя смысла, обретает бытие лишь во взаимодействии с женским — в бесконечном, неисчерпаемом многообразии. В еврейской традиции категория пола считается не только лишь сугубо биологической, но и метафизической, и применена она может быть не только к человеческим индивидам, но и иным разновидностям сущего; в том числе и неодушевлённым объектам, в зависимости от ситуации. Например, в ситуации, когда человек возделывает землю, чтобы что-то посеять, земля или, более широко, «природа» олицетворяет собой женское начало, а человек (не столько в смысле индивид, сколько в смысле человечество, «коллективный Адам») — мужское, поскольку его задача в этой ситуации — преобразить, усовершенствовать, посеять нечто доброе; земля же, в свою очередь, даёт всход, т.е. только благодаря ей посеянное человеком обретает своё бытие; без неё посеянное человеком так и осталось бы «в проекте», т.е. лишь семенем; в то же время, сам Адам из этой же земли — «Адамы» на иврите — и появился, без неё не было бы у него бытия; поэтому женственность первична по отношению к человеку как роду, хотя вторична по отношению к Б-гу. В ситуации же отношений между Б-гом и народом Израиля традиционно Б-г ассоциируется с мужским началом, а народ Израиля — с женским; такое представление, корни которого находятся в книгах Ветхого Завета, принято как в иудейской, так и в христианской традиции; но, может быть, евреи понимают этот образ более буквально — в силу вышесказанного и того, что для еврейской религиозной мысли вообще характерна некоторая «озабоченность» полом; в этом еврейская мысль непохожа на конфессиональное — монашеское, по преимуществу — христианство, которое, напротив, веками питает явную неприязнь к полу, к женственности, что, скорее всего, является результатом влияния гностицизма (как, впрочем, и вообще к плоти и всему, что материально, что также есть характерная черта гностицизма).
Что именно такого, незаменимого, даёт мужчине любовь к женщине помимо рождения детей, то есть в личностном, нравственном плане? Брак — это союз более совершенного и менее совершенного партнёров, поскольку женщина по природе своей менее совершенна, она создана такой. Более совершенный, в целом, может больше во всех отношениях, кроме одного: сопережить тому, кто менее совершенен. Понять умом, пожалеть — да; но чтобы сопережить, в полном смысле этого слова, тому, кто менее совершенен, чем сам, нужно было бы или прожить другую жизнь, самому быть иным, или объединиться с менее совершенным, стать одной плотью, испить одну чашу до конца. Только любовь мужчины к женщине — та самая «земная», которую так презирают гностики — даёт возможность мужчине, более совершенному, по-настоящему сопережить менее совершенной женщине, не переставая быть собой. Тот же, кто не сопереживал менее совершенному, чем сам, тот, думаю, вообще никому не может сопереживать по-настоящему, а может лишь, как картонный Алёша Карамазов: жалеть о том, как все кругом несчастны, и учить их светлым идеалам праведности. Поэтому я считаю столь распространённое в конфессиональном христианстве представление о достоинстве «подвига безбрачия во имя Христа» противоречащим не только иудейской традиции, но и самой христианской морали. Никакие подвиги, никакая праведность не дадут человеку одного: возможности сопережить, т.е. пережить то же, что переживает менее совершенный именно в силу своего несовершенства. В иудаизме неженатый человек считается неполноценной личностью; и, на мой взгляд, это небезосновательно. Брак был дан человеку для того, чтобы человек был тем, кем должен быть. Почему же именно в таком союзе двух неравных и возможно рождение, причём происходит оно именно в результате апофеоза их объединения, когда более совершенный проникает в менее совершенную, два становятся одним? Я этого не понимаю; но не думаю, чтобы эти два аспекта отношений полов — любовь и рождение ребёнка — были совмещены без всякого смысла, так сказать, чтобы просто было «два блага в одном»: премудрость Б-жья выше такой, практической целесообразности; тут есть некая тайна брака, тайна двоих.
4. Образы царства Б-жьего внутри нас
Получается, если говорить абстрактно, любовь мужчины и женщины — это не притяжение противоположностей, как плюса и минуса, — это притяжение большего к меньшему. Но не наоборот: меньшее жаждет большего, но само не тянется к нему, поскольку ограничено в своём произволении — на то оно и меньшее, — однако желает его всем своим существом. Если же большее притягивается к меньшему, то вместе они становятся чем-то ещё большим, и новым. Гностик же ошибочно считает, что «снизойдя» до меньшего, он сам в этом, меньшем, растворится, «уменьшится», поскольку возможность сопереживать менее совершенному, чем он сам, существу — женщине, ему видится лишь через утрату своего собственного «совершенства», а значит — утрату себя, как бы падение до чего-то «низкого», земного. Поэтому-то отрицание пола и есть зло: в этом случае субъект обращён лишь в сторону более совершенного, чем сам, но не менее; он смотрит «ввысь», в сторону «небесного»; но та самая, которая менее совершенна — женщина, — которая жаждет его, как меньшее жаждет большего — так и остаётся там, «внизу», хотя могла бы стать, в союзе с ним, чем-то большим, более совершенным, чем каждый из них отдельно. Если бы Б-г так же устремился «ввысь», то он бы просто «улетел» от человека, куда-то в мнимую для нас бесконечность (куда гностики, собственно, и стремятся, потому что они «сильно умные»). Но любовь Б-га к человеку такова, что он призрел на человечество со Cвоей высоты и сопережил ему. Т.н. ветхозаветный период, со всеми восхождениями и падениями народа Израиля, был нужен для того, чтобы народ этот осознал всё своё несовершенство перед совершенством Б-га, всю обречённость человека без Него, и воззвал к Б-гу так, как женщина обращается к единственному своему Господину, когда жаждет его прихода она всем своим существом. Б-г увидел такое состояние народа, одобрил это и возлюбил Израиль: он сопережил несовершенству человека. Но как совершенному пережить долю несовершенного, как вечному пережить долю смертного? Чтобы сопережить человеку, Б-г вошёл в свой народ, но не как «псевдочеловек», который на самом-то деле — совершенный Бог; а как несовершенный. Поэтому Мессия и есть Сын Человеческий, зачатый от Духа Святого. Ввиду всего сказанного, в брачных отношениях между двумя неравными существами — более совершенным мужчиной и менее совершенной женщиной — есть религиозный смысл, тайна самой любви.
Т.н. верующие же, которых кроме «Бога», «духовной жизни» ничего не интересует, в сущности, хотят получать, а не давать: им раз спаситель — так подавайте уж совершенного, чтобы был «сладчайший», сахарный дядя, «нераздельно-неслиянный» и т.д.; им надо-де «попасть в рай». Живя в определённой ментальной самоизоляции, они не смотрят в сторону менее совершенного, чем сами мнят себя, всякого «мирского»; поэтому Б-г не открывает им подлинного Иисуса, который человеку, в действительности — брат, и явился для того, чтобы как брат испить с человечеством одну чашу до конца.
5. Происхождение учения о троице
К отношениям полов в обычной, земной жизни традиционное христианство относится, в лучшем случае, как к чему-то «допустимому» или «необходимому» (для физического продолжения рода человеческого), но ни в коем случае не как к чему-то существенному для религиозной жизни, личностного роста человека — в противоположность тому, как представляются взаимоотношения полов в культуре, искусстве. А зачастую — и явно как к «злу» (напр. Иоанн Златоуст, Димитрий Ростовский, отчасти Августин, и др.; да и вообще — факт это известный). Уничтожить пол — не только в человеке, но, в некотором смысле, как категорию, — давняя мечта монахов и гностиков, «духовная содомия», по выражению В. Розанова.
В связи с вышесказанным, мне кажется, что происхождение представления о «предвечно рождённом» Иисусе, — а следовательно, и тринитарной доктрины, — тесным образом связано с отрицанием пола в конфессиональном христианстве, испытывавшем влияние гностицизма уже с первых веков. Поясню.
Что касается т.н. логоса, или «слова», упомянутого у Иоанна, то, хотя из Евангелия следует то, что он существовал предвечно, но никак не следует того, что логос — личность, обладающая уникальностью, способная себя идентифицировать как таковую; у логоса нет имени, как у человека; нет имени — значит, ещё не личность (у Б-га-творца имена есть). Поэтому логос не тождественен Мессии, а предвечное его существование — не то же самое, что предвечное рождение. Логос по отношению к человеку-Мессии является как бы «проектом», в таком же смысле, в каком семя, засеваемое человеком в землю (в примере, приведённом выше), является «проектом» того, что должно взойти. Рождение же, в подлинном смысле этого слова, происходит из логоса, но, как и любое рождение, — с участием женской, воспринимающей, как бы менее совершенной стороны, в данном случае — от народа Израиля. Физически Иисус был рождён от индивида — Марии — и святого духа (который есть не личность, а, так сказать, Б-жье дыхание), но метафизически — от Б-га и народа Израиля. Важно тут то, что для рождения как в физическом смысле, так и в метафизическом, нужны двое, притом неравных. Поэтому, естественно, рождение Мессии как личности не могло произойти раньше, чем существовало человечество.
Без подлинного рождения Христа именно от народа Израиля невозможно было бы и подлинное со-переживание его человечеству: не будучи сопричастным человеческому роду, нельзя и переживать саму человечность во всех её аспектах, до конца. Для этого он должен был быть частью еврейского народа и частью рода человеческого в целом, подобно тому, как и ребёнок есть, в некотором смысле, часть матери. Вообще, как мне представляется, единство рода человеческого — это что-то, больше имеющее отношения к женственности, чем к мужскому началу: все люди братья, потому что все — дети Евы. Измаил не был ребёнком Сарры, поэтому он и не часть еврейского народа, несмотря на отцовство Авраама. Чтобы Мессия был подлинно частью еврейского народа, он должен был быть рождён от самого этого народа как от своей «матери».
Но конечно же, для того, кто ненавидит женственность, стихию пола, гораздо приемлемее представление, что Мессия был рождён Б-гом, как мужским началом, «от самого себя», нежели то, что для его рождения было необходимо также и женская, менее совершенная сторона. Иначе говоря, в учении о «предвечном рождении» смысл слова «рождение» намеренно искажён с целью убрать из него ненавистную монахам «сексуальную» составляющую; рождение подменяется почкованием (мечта извращенца). Факт же физического рождения Иисуса в определённое время и от земной женщины рассматривается лишь как «вочеловечивание» того, кто был метафизически уже «рождён» предвечно, с чем «приходится мириться» лишь в силу физической необходимости такого воплощения: не появляться же Иисусу в мире из ниоткуда и вне всякого облика; в любом случае, физическое рождение Мессии понимается как нечто второстепенное по отношению к якобы «подлинному» предвечному рождению-почкованию (что отражено, например, в православном символе веры, где земное рождение названо лишь «вочеловечиванием» уже ранее существовавшей личности). Поэтому, на мой взгляд, тринитарная доктрина является содомической по своему происхождению.
6. В заключение
Однако, вопреки всем дурным началам внутри самой официальной церкви, светская культура и, в частности, искусство традиционно христианских стран являются, на мой взгляд, в целом более христианскими по духу и по содержанию, чем всякая внутрицерковная писанина и обычаи. Хотя люди, создающие светскую культуру, зачастую номинально и не относят себя к христианам, однако всё же, по большому счёту, мы все живём сегодня внутри системы ценностных установок, пронизанной христианскими представлениями о любви, внутри «христианского мифа», дышим этим, зачастую даже если и забываем. В этом, конечно, есть заслуга у церкви: она, по крайней мере, доносит до людей само слово Б-жье. Но что касается всяких «углублённо верующих», «лунных» людей (выр. В. Розанова): самодовольных монахов и просто ханжей, — которые, зачастую, с обычными, «неверующими», или «неглубоко верующими» людьми, вообще не могут общаться на человеческом языке никак, т. к. требуют от них такого же «совершенства», какое они мнят о себе, — то, думаю, про многих из них можно сказать, что они — желающие «быть первыми», которые «будут последними в царстве Б-жьем».
Это написал Максим
См. также maxzuboff.diary.ru/p217466088.htm